чимин уходит, оставляя джинёна наедине с собой. никогда ещё он не чувствовал одиночество так остро. оно постепенно пробиралось внутрь, вглубь, явно намеревая плотно засесть в нём. но джини не был одинок. у него всегда был тот, на кого можно было положиться, кто всегда поддержит, поймёт, выслушает. они всегда были так близки. у джинёна даже в мыслях не было хранить секреты от своего старшего брата. напротив, всегда хотелось делиться с ним всем. абсолютно всем, даже тем, что казалось таким неважным. они всегда всему прибавили значения. а теперь всё это исчезло по щелчку пальцев. словно джинён утаивал от брата не только правду об их родителях, но и вообще обо всём. словно каждое слово имело вес. даже то, что никогда не касалось их самих. это было так больно, словно неведомое чудовище разрывало грудную клетку изнутри, намереваясь уничтожить всё то светлое, что оставалось в душе джини. мать вставила ему нож в спину, возможно, хорошенько прокрутило его пару раз, и так и не достала. несмотря на то, что та регулярно вторила джинёну о том, что для паков он ч у ж о й, он отказывался в это верить. и никакие тесты днк не переубедят его. да плевать. он настолько сильно был привязан к семье паков, что этого было вполне достаточно, чтобы считать их своей семьёй. особенно чимина. он настолько любил брата, что та черта, которую между ними пыталась вырисовывать мать, стиралась за считанные секунды. её нет и никогда не будет. пусть они и не единокровные братья, но они по-прежнему оставались друг другу семьёй.
джинён был преисполнен уверенностью в том, что узнав правду чимин не отвернётся от него. они близки до мозга костей, до одури, они у друг друга под кожей. подобно татуировке, которую придётся сводить долго и мучительно, но никогда до конца. и, может быть, если бы джини поделился своей проблемой с братом, они бы вместе придумали как её решить. они бы поставили на место мать джинёна и вернули бы всё на свои места. а если нет? страх ядом раъедал кровь, заставляя сердце делать кульбиты, несовместимые с жизнью. джинён невольно набивал себя теми исходами событий, которых до жути боялся. сейчас он расскажет мину всю правду, они вместе обсудят план дальнейших действий за чашечкой чая, а завтра приедет двухметровый шкаф — хороший знакомый его матери — и изобьёт брата до полусмерти. и ещё куча подобных сценариев с одинаковым исходом — чимину будет плохо. от этого голова трещала по швам. хотелось забиться в угол, куда-нибудь подальше, чтобы злые мысли прекратили атаковать джинёна. но не помогало н и ч е г о.
и сейчас, оставшись один, пусть и на короткое время, джини не мог успокоиться. не мог осознать, что сейчас — в моменте — всё хорошо. и все в безопасности. [пока он молчит]. но рано или поздно чимину надоест эта игра в молчанку. и... может быть так будет лучше? лучше, если они перестанут общаться, если мин отгородит себя от джинёна. так много вариантов. и ни одного правильного. к возвращению брата стоило взять себя в руки и хоть немного успокоиться. к возвращению брата можно было подумать над тем, что джини ему скажет. будет ли он увиливать от ответов, придумает ли очередную байку или выскажет правду прямо в лицо. джинён утирает слёзы. его всё ещё трясёт. а воспоминания из сна всё ещё караулят его где-то рядом. так близко, что, казалось, вот-вот схватят и утащат в очередной приступ истерики.
чимин возвращается с чаем в руках. а в комнате ничего не изменилось. всё та же накалённая атмосфера, всё тот же нервный джинён. джини смотрит на брата и ему хочется улыбнуться, но уголка губ, дрогнув, ползут снова вниз. джинён обнимает себя руками, но от этого не становится легче. от чего вообще ему может стать легче? он даже не уверен, что принесённый братом чай ему хоть как-то поможет. но всё же берёт тот из рук мина и с переменным успехом благодарит того.
порой джинёну казалось, что он не заслуживает такого брата. чимин был идеален во всём. даже если он сам так не думал. для джини он всегда был примером для подражания. тем, на кого стоило равняться. и джинён, будучи младше, был уверен, что когда он вырастет, он станет таким, как его старший брат. и что из этого вышла. он не может [не способен] защитить чимина. ему приходится скрывать от него правду. не такой пример ему подавал старший брат.
— послушай, мин, — голос дрожит, джинён дрожит, казалось, что даже кровать дрожит. джини тяжело говорить в таком состоянии. слова путаются в голове. он запинается чуть ли не на каждом слоге, но всё равно пытается выжать из себя хоть что-то. он понимает чимина. прекрасно понимает. и разделяет с ним его чувства. может, того и не было видно со стороны. — каждый день я ненавижу себя за те недомолвки, которые вынужденно возникли между нами по моей вине. и каждый день я порываюсь поговорить с тобой об этом. прекрасно зная, что мне будет легче. но это ничего не исправит. лишь усугубит.
джинён делает паузу и отпивает большой глоток из кружки. тёплая жидкость разливается по всему организму, привнося с собой немного комфорта с примесью спокойствия. на руку больше играло то, что чай ему сделал брат. эта забота цепляла до глубины души. даже в такой напряжённой обстановке, чимин в первую очередь думал о джини, чем о себе. и джинён невероятно ценил это. всегда. чай был безумно вкусным. таким, какой он любил. джинён оставляет чашку в сторону, боясь пролить содержимое из-за своих трясущихся ни на что негодных рук. становится легче и джини понимает, что постепенно приобретает способность говорить более чётко и внятно.
— я не хочу, чтобы мои проблемы тебя касались не потому что хочу, чтобы ты от меня отвязался. не потому что ты перестал быть дорог мне. а потому что не хочу чтобы ты пострадал из-за этого.
сердце болезненно сжимается в груди. джинён поднимает голову и смотрит прямо в глаза чимину. вновь наворачиваются слёзы, которые он сдерживает на этот раз. ночь обещала быть долгой. вполне вероятно, бессонной. столько всего хотелось рассказать чимину. начиная с того самого дня. и заканчивая сегодняшним. рассказать каждый сон. пересказать каждое слово матери. поделиться тем, что творится с его жизнью сейчас.
он ведь даже не рассказывал о том, что сильно скатился по учёбе. лишь потому что всё упиралось в п р а в д у. о которой чимин не должен был знать.
— я бы очень хотел, чтобы всё вернулось на свои места. меня угнетает тот факт, что я не могу делиться с тобой всем, как это было прежде. но я так боюсь за тебя, мин. ты единственный родной для меня человек. и я не переживу, если с тобой что-то случится.
поток мыслей и слов переплетался так тесно, что джинёну казалось, что он уже наговорил лишнего. дал брату пишу для размышлений. и теперь он будет копать глубже. пока не доберётся до самой сути. правильно ли это? нет. был ли у джинёна сейчас другой выбор? нет. он не мог отмалчиваться, находясь с братом один на один в четырёх стенах.
— прости... меня...
хотелось пообещать, что он обязательно всё расскажет. но он не сможет ответить на вопрос «когда?». ожидание изводит чимина. им обоим не нравится то напряжение, которое сейчас буквально искрится между ними. ещё немного и они начнут метать молнии друг в друга. чего ради?
на ум не приходило ни одной отвлечённой темы для разговора. может быть стоило увести мысленный поток куда-то далеко. и дойти до какой-нибудь непринуждённой беседы о новостях, погоде, завтраке — о чём угодно. но нельзя было соскочить с темы так просто. рана уже вскрылась. и она болит.