всю последнюю неделю можно было бы, наверное, сравнить с лужей блевоты на асфальте у подъезда, настолько она выглядела отвратительно. юма боролся с собой каждое утро, разлепляя опухшие глаза после жалких четырех-пяти часов сна, ощущал боль во всем теле, садясь на кровати, и молился, чтобы сегодня уже было воскресенье, мать его. нет, все ещё среда. господи, всего лишь среда. даже попытка пустить по венам три чашки кофе сразу не спасала — это вызывало приступ тахикардии, но никак не бодрость уровня диснеевской принцессы, готовой на все свершения.

может быть, есть смысл спросить у одного из постоянных клиентов насчёт когда-то предложенного экстази, потому что вывозить эту мерзкую жизнь на трезвую голову и своими силами было невозможно.

...ладно, не спросит он. как минимум потому что подсаживаться на дрянь не хочется. и контактировать с тем мерзким типом тоже. может, вместо этого лучше начать молиться или заняться спортом, но от одной только мысли про утреннюю пробежку желудок сжимает болезненный спазм. невероятно, насколько его организм обмяк за последние годы работы ради выживания; в школе он любил баскетбол, плавание и бег, но сейчас никакой тяги к физической активности больше не наблюдалось. возможно, проблема была в том, что основная энергия уходила в десятичасовой бег по периметру кафе с подносом в руках, наигранное эгё и демонстрацию маски веселого, нагловатого юного мальчика - того, кем он давно не являлся. боже, юме всего двадцать один, а ощущение такое, будто он состарился сразу вдвое. паршиво.

всё было паршиво вокруг, и он даже не мог объяснить себе, что конкретно не так. просто всё заебало. возможно, ему в затылок дышал депрессивный эпизод или выгорание, кто его знает; юма пытался подавить эти мысли, заглушая их музыкой — то в больших наушниках, то на репетиционной базе с электроусилителем, подключив гитару. инструмент оставался хоть каким-то спасением, даже если деятельность группы особо никуда не продвигалась, а дешевые тексты и переменные успехи с выступлениями уменьшали шансы на какое-то будущее, юме нравилось играть. экспериментировать с мелодиями. слушать, как звонкий голос вокалиста ложится на его ноты. чувствовать, как сердце бъется вместе с ритмом драмера. именно здесь он вообще слышал своё сердце громче обычного, потому что в другие моменты жизни юме казалось, что оно уже не функционирует.

сегодняшний день ощущался провально ещё до того, как юма встал с кровати. в телефоне уже ждало сообщение от босса о том, что его напарник заболел — и нетрудно было догадаться, какого рода болезнь постигла несчастного. юма работал с этими людьми уже достаточно долго, чтобы знать: если ру не выходит на смену, это значит, что у него проблемы с универом. у янвона — новый ебырь, с которым он чаще всего пьет до утра или занимается сексом. манри и року жили вместе и почти всегда работали вдвоем, редко пропуская смены. ичиго был законченым трудоголиком, приходя на работу даже с температурой тридцать восемь. ему нужно было платить за жилье, в конце концов - ровно, как и юме. и, конечно же, сегодня снова был прогул янвона. в рабочем чате никто не выказывает удивления, ру даже отправляет эмоджи с закатившимися глазами, но обещается приехать после пар, чтобы юме не было одиноко.

одиноко ощущалось так, будто ру его жалеет, и это было абсолютно не то чувство, с которым хотелось начинать день. юма запивает этот горький осадок не менее горьким кофе, затравливает электронной сигаретой, выдыхая дым в окно, и ёжится от холода, когда ветер залезает под майку-алкоголичку и лижет горячую кожу. стоит бросать курить. на эту парашу уходит столько ненужных расходов, но почему-то только это успокаивает натянутые голым проводом нервы непонятно по какой причине. юма действительно был одинок, и в этом была своя прелесть: ни обязательств, ни шумных праздников с ебанутыми родственниками, ни вторжения в личное пространство...

но иногда этого хотелось
чтобы кто-то вторгался в его мыльный пузырь
касался его
видел в нём что-то больше, чем персону из кафе
из гей-клуба
из приложения для знакомств
он хоть все ещё человек?

бля. дело было плохо, наверное, действительно стоило бы вместо расходов на сигареты поискать психотерапевта. или начать пить. так ведь делают люди, которые теряют себя? однажды уже пройденная алкольная фаза была достаточно веселой, почему он тогда её бросил? а, это мешало работе. и репетициям. и ещё когда-то он проснулся в чужой квартире с синяками на руках и ничего не помнил. чтож, в конце концов, от этой фазы никто не умер, правда?

к сожалению

мысли в голове роились беспорядочно на протяжении всего дня. как на зло, он тянулся долго и медленно, каждая секунда чувствовалась целой минутой. посетители в кафе следовали один за другим, сменяясь в хаотичном порядке: туристы. постоянник ру. криповый чел, который сталкерил бывшего коллегу юмы. чуваки европейской внешности с сальными крысиными хвостиками, дрочащие на 3д-кошкодевочек в ванной по вечерам. мажор-студент, которому хочется потратить деньги с папиной кредитки с пользой (и который умудряется потрогать юму за бедро, пока делает заказ) (юма ничего не чувствует. ни отвращения. ни возбуждения. ни че го). парень, слишком похожий на дотера, которому никто не дает, поэтому приходится довольствоваться компанией фембоев в косплее. все эти типажи шастают здесь каждый день, и даже если юма пытается быть приветливым со всеми независимо от бэкграунда — ничего не чувствует. как давно все его чувства отключились? загадка со звёздочкой.

он клянется себе, что после смены вернется к своей алкогольной фазе. возможно, это поможет ему впервые за полгода поплакать и выпустить законсервированные эмоции. только когда рабочие часы окончены и карета превращается в тыкву, вместо ближайшего паба с играющей на фоне ариной гранде, юма направляется в место, где раньше он действительно был способен что-то чувствовать.

это место было опрятнее, когда накакита-старшеклассник ходил сюда после занятий вместе с друзьями. вероятно, когда случилось происшествие с пропажей ребенка пару лет назад в этом месте, городские власти или полиция неофициально прикрыли это место, потому что теперь оно выглядело будто сцена из хорошего триллера. юме было всё равно; честно говоря, наверное, ему так даже больше нравилось. в конце концов, его настроению мэтчилась именно такая атмосфера.

первая банка пива шла совсем нехотя. это даже раздражало — какой смысл в трате денег на алкоголь, если он никак не действует и не помогает сознанию расслабиться? юма попытался успокоить свои мысли самостоятельно: закрыв глаза, стал вслушиваться в ветер. отдаленный шум города, сигналы машин, голоса афиш. джо.
джо?

— юма, — он действительно слышал голос асакуры, отвечающий ему. чтож, вероятно, пиво всё-таки делало своё дело. не то, чтобы накакита был рад этому, потому что галлюцинации ни о чем хорошем не говорили никогда, но...

— юма, — джо реально стоит перед ним, оказывается. и эта встреча ощущается одним большим несмешным анекдотом, потому что даже непонятно, что стоит в такой ситуации отвечать. как действовать? притвориться, что его тут нет? бред. уйти? ещё тупее. они ведь никогда не ссорились. просто...нет, далеко непросто.

перестали общаться.

— а ты... почему? — юма не спешит отвечать, выбрав излюбленную тактику атаковать встречным вопросом. ему не хочется вот так сходу рассказывать, что ему паршиво и желание сдохнуть сильнее, чем желание жить; плюс к тому, перед асакурой вообще никогда не хотелось выглядеть слабым. что в школе, что сейчас, спустя столько лет. особенно сейчас. — не то, чтобы это моё дело было, наверное, — промотав в голове события со школы в последних классах, накакита вздыхает как-то особенно мучительно и подвигается на скамейке. — ну, это всегда было нашим местом, так что с возвращением, пожалуй.

это было не тем времяпровождением, которого юма хотел сегодня. желание встать и уйти, позволив джо побыть одному, возростало с каждой секундой, но то самое дурацкое одиночество, засевшее в грудине, заставляло сидеть здесь дальше, тупо разглядывая пейзажи вечернего города вместо того, чтобы смотреть на джо.

красивого, возмужавшего джо. сколько они уже не виделись? юма устал считать дни, оставил вместо них слепое пятно в памяти.
вероятно, джо решил напомнить о себе, чтобы не дай господь юма окончательно его не забыл.

— я не думал, что приду сюда. просто не хотелось возвращаться домой.
то, насколько эта фраза откликалась, пугало, вызывало отвращение и невроз. даже сброситься с такой высоты, на которой они находились, было лучшей идеей, чем оставаться: в конце концов, оба уже слишком давно не делили такое крохотное пространство на двоих, негласно цепляясь за других людей из компании. юма часто пиявкой приставал к хару или к юдаю, ставшему за эти годы холодной войны с джо кем-то вроде самого близкого друга. в конце концов, они с кеем знали друг друга тысячу лет, периодически виделись и имели какие-то общие темы для разговоров, локальные мемы и досуг на двоих. с джо у них "на двоих" уже сто лет не было ничего.

а потом юма скосил взгляд и ненароком увидел беспокойные пальцы, теребящие брелок. душу сразу же накрыло цунами нежности, затапливая все остальные эмоции и сводя их на нет, отбирая возможность дышать, прижимая к сырой земле, будто маленькую букашку. у него что-то случилось, проносится в голове, и юма больше не может думать о том, что не так с ним самим. где зарыта проблема его ментальной нестабильности, выгорания к жизни, отсутствие желания нормально питаться или заниматься чем-либо. джо касается его плеча своим и говорит тихо и грустно, и, удивительно, как этого хватает для того, чтобы перестать катать в голове мысли о собственной меланхолии и со всег ног кидаться спасать его.

милого, тихого джо. который в школе был плох в словах, но оставлял симпатичные маленькие рисунки на полях в тетради. который всегда смеялся над шутками юмы, даже если они были вульгарными. у которого часто потели ладони, когда нужно было зачитать доклад перед классом, но достаточно ответственный, чтобы его номинировали в старосты каждый год.

джо, который после школы приходил [ сюда ] вместе с юмой
чтобы словить особенно огромных кабутомуши
почитать манхву по ролям
обсудить вселенную марвел
меняться коллекционными картами
есть дынные булки и запивать банановым молоком
смотреть смешные видео, склонив головы над одним из телефонов, потому что на втором 3%
его джо;

образ которого был утерян где-то между неотправленными смс, непроговоренными обидами, дурацким детским молчанием. и юма знал причину прекрасно. сейчас она казалась частично нерелевантной, но всё ещё теплилась где-то в горле острыми иглами. юме хотелось быть принятым; джо смотрел в сторону кея и не замечал своего друга, заламывающего руки в попытке привлечь внимание, получить чуть больше, чем просто тусовки в компьютерном клубе; несправедливость в купе с неловкостью дали губительный эффект и превратили близкую дружбу сразу в дистанцию, которая после зацементировалась безвозвратно. и сейчас всё это рисковало пойти трещинами, потому что джо все ещё помнил, ценил это место, а юма . . .

потому что проблемы казались такими маленькими и далёкими по сравнению с тем, что тут открывался практически целый мир под ногами

не знал, хочется ли ему кричать, плакать, бежать отсюда или обнять джо так крепко, что его собственные кости хруснут от натиска.
так ведь и было.

тогда они вдвоем приходили сюда так часто, убегая от серой уродливой реальности в их место. сейчас им перевалило за двадцать, и они снова здесь — разбитые, неловкие, замёрзшие, но всё так же плечо о плечо, и джо всё так же тихо говорит. только вот юма не улыбается ехидно, как это было раньше. он даже не может смотреть на школьного друга, утыкается взглядом себе под ноги, в бутылку пива, буквы на этикетке приобретают эффект мягкого блюра. оказывается, поднять голову нереально — слишком больно от нахлынувших воспоминаний. боковым зрением только накакита подмечает, как на него смотрят, повернувшись лицом, и это нервирует. юме кажется, будто он — препарированная подопытная лягушка, которой заглядывают в разрез на брюхе, выясняя, какой формы сердце у земноводных. у юмы сердца, кажется, не было.

— юма... ты не посмотришь на меня? пожалуйста?
накакита натягивает улыбку на лицо и поворачивается слишком быстро, возможно, в глубине души надеясь, что если очень постараться и сделать это резко, его голова отлетит, оторвется от тела и подобно манге джюнджи ито, улетит ввысь воздушным шаром. чуда не случается — вместо чуда он оказывается к джо лицом к лицу, со своей крипово застывшей маской вымученного веселья. ему тошно. от него несет алкоголем. наверное, по щекам размазаны остатки макияжа, наспех стертого влажной салфеткой прямо перед уходом с работы. он отвратительно жалкий. а джо красивее, чем был в школе, если только это реально. всё такой же грустный взгляд. идеально ровный нос. расписаное по лицу волнение. тяжело сглатывает, кадык дёргается под кожей попрыгунчиком. юма тоже проглатывает комок слюны, медленно моргает и в какой-то момент смягчается.

— мы как на свиданке сидим, по итогу которой я должен тебя бросить. расслабься, джоджо, — школьное прозвище слетает с губ так легко, будто всех этих четырех лет мучительных качелей не было вовсе. — мне приятно, что у тебя об этом месте хорошие воспоминания, и честно говоря, это взаимно. извини, если от меня пахнет алкоголем, и если хочешь, я могу поделиться, хотя... не знаю, хочешь ли ты.

это так странно — осознавать, что об этом человеке когда-то были известны такие мелочи как "на какой стороне кровати обычно он спит", "какие сладости любит"; сейчас юма даже не мог сказать, как джо относится к алкоголю.

— если ты хочешь выговориться — я выслушаю, — вдруг говорит вслух юма и, не выдержав зрительного контакта, опускает глаза и криво улыбается. его синдром спасателя рвется наружу слишком активно, спасение самого себя перестает быть актуальным на фоне самого очаровательного в мире щенячьего взгляда. тряпка. всё ещё. всё ещё бы отдал за него конечность. даже после всех тех недель слёз в подушку, как девка. стыдно должно быть. — и, честно. я не убегу. ну, мне и некуда бежать, я-то тут ночевать планировал, — последнее слетает с губ слишком быстро, чтобы подумать дважды над этой дурацкой шуткой, в которую джо сейчас, наверное поверит.

окей, но это хотя бы разрядит обстановку.
наверное.