...
чимин и сынмин
Страница: 1
Сообщений 1 страница 9 из 9
Поделиться22025-01-10 10:44:18
We're after the same rainbow's end, waiting 'round the bend, my huckleberry friend, moon river and me - мягкий голос Фрэнка Синатры разливается по небольшой кофейне и ему вторит мелодичный и тихий голос Чимина, методично протирающего оборудование до начала рабочего дня. Пара коллег улыбается, наблюдая за ним, ведь они давно пытаются убедить старшего бариста посетить какой-нибудь кастинг и стать уже айдолом, наконец и принести мировую известность их заведению. Разумеется, они шутили, поскольку прекрасно знали, что ему это совсем не нужно. Его совсем не манит блеск софитов на пару с восторженными вздохами тысяч поклонниц, но ребята любили подтрунивать над Чимином, потому что он всегда забавно возмущался.
В этом месте никогда не звучали популярные трэки современных исполнителей kpop-жанра или западных певцов. Здесь занимала свою нишу музыка, оставшаяся в других эпохах, но не растерявшая ни капли своей красоты и очарования со временем. Тут нельзя было увидеть ни одной кричащей вывески или ярких цветов, утомляющих взгляд, заставляющих сосредотачивать на них своё внимание. Лишь нежные и спокойные оттенки, крохотные букетики из белых или нежно-розовых гипсофил на столиках. Сюда приходили, чтобы не просто выпить кофе, а дать отдых своей душе и мыслям под аккомпанемент из старинных композиций и пастельных красок.
Возможно, поэтому кофейня и не могла похвастаться огромной посещаемостью, но её хозяйка не желала ничего переделывать в угоду последним модным веяниям и могла себе это позволить. Это было её изначальной задумкой «маленький безмятежный островок посреди суетного мира» и слепо повторять что-то за другими ради прибыли, она не собиралась. Зато у неё работали самые настоящие мастера в приготовлении вкусного кофе в любых условиях и она невероятно гордилась тем, что сумела собрать в одну команду таких ребят. Что говорить, сюда даже люди приходили не самые обычные во всех отношениях, довольно щедрые на деньги и тёплое общение.
Чимин познакомился здесь с несколькими писателями, косплеерами, парой айдолов, каскадёром, парфюмером, с составителем прощальных писем на заказ, с собутыльником на час и с многими другими людьми, принадлежащих к интереснейшим профессиям и являющихся удивительными личностями. Многие из них стали постоянными клиентами в кофейне и оставляли здесь немалый счёт, в стремлении насладиться и любимыми напитками, и драгоценными минутами уюта и спокойствия.
Мин был чрезвычайно благодарен отцу за то, что он позволил ему заниматься столь простым делом, да ещё и поощрил порыв сына в самостоятельном зарабатывании финансов, потому что в работу свою он был искренне влюблён и с большим рвением всегда выполнял каждый заказ, ценя всех посетителей. Но к некоторым покупателям, он всё же относился совершенно по-особенному, чувствуя их на каком-то другом уровне и эмоционально откликаясь на них.
Двойной эспрессо с молоком, взбитыми сливками и тёртым шоколадом сверху, на стаканчике написать Ли Ён, Пак мелким и ровным почерком выводит имя и едва не портит всё в самом конце, когда Мина пихает его локтём в бок и тихо шепчет о том, что пришёл грустный принц. Чимин фыркает, словно недовольный лис и протянув кофе клиентке, переводит взгляд на одного из тех самых избранных посетителей, которых отмечал в своём воображаемом списке с пометкой «важные».
Мин знал этот взгляд в котором таятся пустота и холод, широким шагом, прогуливающиеся по изболевшемуся сердцу, заворачивающие его в ледяной кокон, оставляя на поверхности только маску с крепко отпечатавшейся на ней, вежливой улыбкой. Наглухо застёгнутый изнутри на все пуговицы, как и всегда. Кажется, что ты незыблем, как скала и показываешь лишь то, что все хотят увидеть. Тебя, и правда, выдают только глаза. Да только, кто пытается заглянуть глубже, чем за красивую оболочку?
Доброе утро. Ваш заказ сейчас будет готов - он не спрашивает никаких подробностей, потому что напиток каждый день покупается один и тот же, раф с имбирным сиропом, в котором Пак меняет только украшение, используя всё те же взбитые сливки и добавляет крошку имбирного пряника или шоколадную, а иногда и цукаты. Но это такие мелочи, что останавливаться на них слишком долго, не имеет большого смысла. Самым главным, было совсем не это.
На стаканчике чёрного цвета, серебристым маркером он выводит одну их своих любимых цитат «Никакая тьма не длится вечно. И даже там есть звезды». Да, Чимин никогда не пишет имя этого человека, пусть и знает его, потому что это не кажется чем-то первостепенным. А эти фразы, выражающие небольшую толику поддержки, в желании как-то укрепить чей-то разваливающийся мир, отражали его надежду на то, что слова, действительно имеют силу и могут хоть на йоту, но поколебать своды ледяной темницы, в которой было заперто чужое сердце.
Ваш раф с имбирным сиропом. Надеюсь, сегодня у вас будет хороший день - улыбка Чимина искренняя и яркая, в отличие от ответной, но он уже привык к этому и только молча провожает уходящую спину гостя усталым взглядом, улавливая сбоку сочувственный вздох любопытной Мины.
Если у тебя мало работы, могу обеспечить дополнительной сменой - напарница шутливо замахала руками в ответ и вернулась к заказам, бормоча что-то о том, что мини-босс чересчур серьёзен там, где это не нужно.
Как обычно, у них не наблюдалось большого наплыва посетителей и ближе к вечеру, в кофейне сидело всего пару человек, которые с удовольствием общались с бариста, пока те постепенно готовили заведение к закрытию. В этом районе они были единственными, кто закрывался так поздно, в десять часов вечера. Но в двух шагах был полицейский участок, работающий круглосуточно и поэтому, никто из ребят не боялся оставаться на длинные смены.
Сегодня кофейню закрывал Чимин, а он был из тех, кто предпочитал всё делать чётко и размеренно, перепроверяя всё по несколько раз и из-за этого всегда находил себе дополнительную работу. В итоге, помещение он покинул только в полдвенадцатого вечера, потратив ещё 15 минут на поиск ключей от дверей кафе, которые Мина беззаботно бросила в подсобке на столе. Выйду с выходных, без выговора не обойдётся, это повторяется снова и снова, ни в какие ворота уже.
Замок щёлкает три раза, оповещая о том, что механизм сработал и сигнализация послушно мигает красной лампочкой, давая понять, что включена. Пак облегчённо выдыхает и разворачивается, но тут же шарахается испуганным кроликом назад, почти прижимаясь к двери спиной, поскольку на его пути совершенно внезапно выросла чья-то тёмная фигура. В воздухе повисает крепкий запах спиртного, заставляя нервно выдохнуть и поморщиться. Это ограбление или нападение? Мне кричать или как?
Чимин напряжённо вглядывается в нетрезвого человека, не проявляющего никакой агрессии, только слегка покачивающегося взад-вперёд и что-то бормочущего. Ладно, наверное, просто у него день не задался и мы сейчас мирно разойдёмся. Минутку... Вечно неработающий фонарь на улице в кои-то веки загорается, освещая незваного гостя и Пак в полной растерянности, делает несколько шагов навстречу.
Сынмин, это вы? Вы до чёртиков меня напугали. Что вы здесь делаете в такое время и в таком... виде? - Чимину кажется, что эти вопросы он задаёт зря, потому что думается ему, его постоянный клиент уже не в том состоянии, чтобы можно было прояснить ситуацию и поэтому уже через мгновение, особо не задумываясь, протягивает парню ладонь. Была не была, в конце концов, такой шанс разговорить и дать выход его чувствам, иначе и с ума сойти можно.
Вам не стоит разгуливать по ночам, будучи настолько уязвимым. За кофе пришли, да? Вот и пойдёмте, руку мне на плечо кладите, ага, я вас вот так чуть-чуть поддержу. Будет вам кофе. Любой, какой захотите, до моей квартиры всего пять минут. Она вон в том доме, напротив кофейни. Я вас держу. Доберёмся быстрее ветра.
Поделиться32025-01-10 10:44:29
Ветер гонит по асфальту заскорузлые, сухие листья; они шелестят, перекатываясь, один влетает в лужу, замирает, пойманный бензиновой плёнкой на поверхности воды, медленно тонет; его собрат, сухой лист кофейного оттенка, цепляется краями за неровности асфальта, тормозит около лужи, будто бы смотрит на то, как от другого листа остался один черенок над водой.
Сынмину почему-то больно смотреть на это. Нет, он здоров. Уже почти год прошёл, пора бы забыть и двигаться дальше, да? Не чувствовать себя, как этот лист. Не чувствовать.
Не.
Подошва дорогого ботинка, - остаток былых подарков от рекламных контрактов, - с хрустом сминает опавший лист. Минни думает, что делает доброе дело. Кажется: так он, лист, не будет страдать, потеряв своего собрата, а, может, даже больше, чем просто собрата. Кажется: было бы лучше, если бы его так просто раздавили насовсем, чтобы без эмоций, без чувств, без этой жизни, превратившейся в бесконечную череду уныния, скорби, рутины.
"Ты слишком близко принимаешь это к сердцу, постарайся отпустить, у тебя вся жизнь впереди", - говорят те из агентства, кто в курсе.
"Вы слишком зациклены на своём горе, подумайте хорошенько, возможно, Вы его и не любили, возможно, Вы, как бы это сказать, всё же нормальный?" - цедит через губу психотерапевт, от которого никак не удаётся отказаться, потому что ему доверяет руководство агентства, а Лино в принципе не считает проблемой высказывания этого закостенелого консерватора.
- М, - говорит Сынмин, заходя в привычную кофейню.
Здесь ему хорошо настолько, насколько в принципе может быть хорошо в последние месяцы после. Лучше только дома, когда с хёном можно просто сидеть бок о бок на диване, молчать о всех важных вещах громче, чем говорили бы, и подливать друг другу то чай, то газировку, то что покрепче.
Здесь бариста, - похожий на клубочек из солнечных лучей, кошачьего мурлыкания и ароматов кофе всех сортов, - уже не спрашивает Минни о том, что он будет пить. Говорит сам, и за это Ким признателен, хоть и не может этого высказать вслух. Он вообще почти не говорит, пока трезв, и его почти нереально заткнуть, когда он пьян.
Сынмин не то, чтобы без ума от имбиря в целом и от имбирного сиропа в частности, но Рё обожал имбирь, добавлял его во всё, и теперь этот вкус становится чем-то, что хотя бы немножко связывает с тем, кого больше нет. Нет, сейчас об этом лучше не думать, чтобы не разреветься в кофейне на глазах у всех. Он и так старается казаться незаметным, когда гуляет по городу, потому что сидеть в четырёх стенах невыносимо, высокий этаж манит приоткрытым окном, хотя хён частенько ругается на то, что в комнате Кима почти что ледник из-за никогда_не_закрывающегося_окна. Киму кажется: в открытое окно душе Рё будет проще попасть. Верить же в то, что мёртвые мертвы совсем - нет сил.
Кивок в качестве благодарности за кофе, как и всегда - вкусный, хоть и с имбирём, может, ещё через месяц-два Минни сможет полюбить этот вкус так же, как его любил Рё, как он сам любил Рё. Стакан привлекает внимание Сынмина уже тогда, когда на смену интерьеру кофейни приходит промозглый ноябрьский ветер.
«Никакая тьма не длится вечно. И даже там есть звезды».
Уличный фонарь обжигает холодом плечо даже через кофту и куртку, когда Минни приваливается к нему, ощутив слабость в ногах. Горло зудит, сжимается, а глаза горят от количества выплаканного ранее, от количества того, что ещё не было выплакано. Тьма...
Тьма. Она всегда теперь будет с Сынмином. Его светом был Рё. Тот, благодаря кому он не сошёл с ума в родном городе. Благодаря кому смог пойти вопреки воле отца. Сбежал в никуда, хотя никогда не был особо смелым. Тот, кто помог ему в новой школе, в новом городе, кто верил в него каждую секунду, поддерживал перед кастингов, во время стажёрства, кто напоминал ему все техники борьбы с паническими атаками перед дебютом.
Свет исчез. Погиб. Его затоптали, разорвали, принесли в жертву безумному научному интересу психопата, которым не занимались его родственники.
Тьма будет вечно. Тьма и печаль, укутавшая плечи Кима плотным, тяжёлым плащом. Рыцарь скорби.
I'm in the dark
I'm alone around you
В наушниках играет тяжёлый рок давних лет. Сейчас в этой музыке почему-то немного легче. Наверное, поэтому и в кофейню приходит каждый день - там играет старый джаз, всё тот же Рё любил его, как и старый рок, из современной же музыки слушал только то, что пел Сынмин. Такой фаворитизм всегда умилял Минни, умилял до писка.
А теперь пищит он только тогда, когда нужно заглушить подушкой очередной приступ рыданий, чтобы не потревожить хёна.
Тьма не длится вечно. Не длится.
-...не длится, понимаешь? - бормочет Сынмин, покачиваясь на неудобном барном стуле.
Его прогулки через раз заканчиваются в баре, где за дальним столиком, наполовину скрытом от окон и входной двери, он может надираться до состояния, когда не помнит даже сам себя. Как ни прискорбно, все болезненные воспоминания остаются при нём, но Сынмин никогда не сдавался на пути к достижению своей цели, даже если цель - напиться так, чтобы забыть вообще всё.
Бар открыт до рассвета, но Киму не сидится на месте. Свежий воздух ударяет в голову, но пьянит ещё сильнее, он слишком быстро идёт, кровь разгоняется, горячит его. Почему хочется кофе. С имбирным сиропом. Имбирным, как поцелуи Рё. Тёплый кофе, как его, Рё, дыхание, как его руки с длинными, сильными пальцами. Эти руки всегда поддерживали Минни, эти руки в два счёта разбивали любую крепатуру после чрезмерных танцевальных тренировок, эти руки не давали упасть, когда ноги подкашивались от нервов и усталости. Эти руки стали пеплом. Теперь они - пепел, хранящийся в железной урне с красивой гравировкой. И в голове Сынмина живы два воспоминания: ласка этих рук и то, как безвольно эти руки лежали на каталке морга.
I've never been here before
Nobody here to get me through
Ноги сами ведут его туда, где продают самый имбирный раф из всех. Туда, где его никогда не заставляют лишний раз говорить. Туда, где кто-то что-то знает о тьме.
Дверь закрыта, но Минни не замечает очевидных символов того, что кофейня уже не работает. Он замирает где-то на границе между светом фонаря и чернильным киселём ночи. Щурится, всматриваясь в силуэт, копошащийся около двери. Лицо кажется знакомым даже через пелену алкоголя. Ему так-то не стоит пить, он на антидепрессантах, но это не останавливает от попыток облегчить свои страдания, только пьянеет быстрее и сильнее, чем до того, как лишился Рё.
Ему что-то говорят. Голос мягкий, шелковистый, тёплый, от него глаза снова щиплет концентрированной солью, наушники выпадают из ушей - дрожащими руками не удержать эти маленькие пуговки, да и чёрт с ними, если честно, Сынмин всё равно больше любит большие, накладные.
- Тень, знаешь... нет, тьма... - он что-то шепчет, бормочет, лопочет, не сопротивляясь уверенным тёплым рукам. - Она ведь когда-то исчезнет, да? Но я не вижу звёзд, я ни черта уже не вижу, у меня забрали солнце, у меня забрали свет, без солнца звёзды не могут отражать его свет, ты знаешь?
Он послушен и покорен, на самом деле, плевать, даже если его сейчас ведут на смерть. Лицо человека расплывается, Минни узнаёт его очень опосредовано: человек, кореец, всё. Но - ладно, пусть ведут, может, там станет легче, может, его убьют, это не будет самоубийством, так что он не будет виноват перед хёном, перед менеджером, перед Джисоном, перед фанатами. Его убьют - так бывает, в мире регулярно кого-то убивают, даже Рё убили, может, они окажутся на одном и том же райском облаке, нет, Рая нет, должно быть перерождение, да, точно, он видел это в дораме, их с Рё наверняка связывает красная нить, которая поможет встретиться в следующей жизни, и тогда Сынмин его не отпустит, будет оберегать от всего.
- В жизни должен быть смысл, без смысла мы, - каждый, - просто ходячие трупы, да, и... - слов не хватает, так что Ким умолкает на полуслове, переставляя ноги и не отпуская острого плеча незнакомца, хотя колени гнутся с трудом, когда нужно подниматься по ступенькам, но всё же гнутся.
Кажется, это конечная точка, во всяком случае, для Сынмина - он приваливается ко дверному проёму, чуть сползает по нему, подсгибая коленки, улыбается куда-то в пустоту. Здесь теплее, так что спирт в крови снова напоминает о себе: в голове шумит прибой, нет ни единой мысли, сплошь морская пена и равномерное покачивание.
- Мне нужен имбирь, - вдруг заявляет Ким абсолютно трезвым голосом, после чего рушит всю картину своей адекватности, то есть, сам обрушивает на пол тощим задом, назавтра наверняка будет болеть, но сейчас он не чувствует ничего. Ни черта не чувствует, кроме тянущей боли где-то в потаённом уголке своей глупой, привязчивой сердечной мышцы.
Поделиться42025-01-10 10:44:39
Человек рядом с ним, внезапно и правда, начинает казаться чрезвычайно уязвимым и будто стеклянным, тронь и он разобьётся на тысячи осколков, которые никто и никогда не сможет собрать. Может быть, именно поэтому, Чимин приобнимает чужое тело так мягко и бережно, словно боясь стать катализатором и заставляя опереться на себя, ведёт вперед мелкими шагами, не давая споткнуться на тропинке, выложенной шуршащим серым гравием, как назло, ведущей к высотному зданию, где расположилось жилище Пака. Заасфальтировали бы уже давно, чёрт. Вот ещё выдумали, очередное дизайнерское решение. Он злится из-за того, что волнуется и не может идти быстрее со своей драгоценной ношей, так резко свалившейся в руки и сердито хмурится, встречая осуждающий взгляд какого-то аджосси, присевшего на скамейку около кофейни. Сынмина хочется спрятать, чтобы никто не смел так смотреть, ведь они не имеют на это права, не зная ни капли из того, что могло твориться в этой надломанной душе и через что ей пришлось пройти.
А Чимин понимает, что произошло и каждое сказанное слабым голосом слово, застарелой болью отзывается внутри, царапая сердечные стенки и ворочаясь колючим морским ежом под горлом, не давая сорваться ни звуку в ответ. Да, возможно, я знаю. Всё о чём ты говоришь и о том, что ты чувствуешь. И я тебе не лгал... Тьма не длится вечно, как бы ты сейчас не думал об обратном. Твоя жизнь не лишена смысла, ты просто можешь его не видеть за пеленой горечи, да? Я тоже не видел, но и не хотел, и не понимал, что нужно людям вокруг, заставляющих меня день за днём просыпаться тогда... Он хрипло выдыхает, мысленно благодаря всех богов за то, что его дом так близко и поднимается по ступенькам вместе с Сынмином так аккуратно, как только может, чтобы тот не оступился, ведь в этом случае, они упадут оба и как-то смягчить последствия, ни у одного из них не выйдет.
Ему кажется, что до квартиры, тускло поблёскивающей панелью с кодовым замком, они идут целую вечность и ещё столько же времени он слегка заледеневшими пальцами набирает номер, прочно вбитый в память, отпуская своего старого знакомого и осторожно распахивает дверь, отвлекаясь на спускающегося соседа, который тут же вытягивает свою тощую шею, чтобы разглядеть, что происходит. Чимин вежливо и холодно улыбается, надеясь, что его спины достаточно для того, чтобы прикрыть фигуру Сынмина, стараясь не вслушиваться в шорох позади себя, лишь бы не давать пищу для чужих размышлений и пересудов. Ему было всё равно, что скажут и подумают о нём, но не собирался позволять никому хоть как-то задеть небезразличного для себя человека, даже косвенно.
Пролёт пустеет за несколько секунд и Пак нервно сглатывает, слыша голос Сынмина и не успевает среагировать вовремя, как следом раздаётся звук падения. Всё внутри переворачивается и замирает от страха, он не понимает в чём дело и что могло произойти за такой короткий промежуток, только кидается к человеку на полу, приподнимая и практически обнимая его, наконец нормально заводит в квартиру и усаживает на круглый пуфик в коридоре. Это будет долгая ночь. Чимин прислоняется спиной к стене и прикрывает глаза на какую-то долю минуты, в стремлении хоть немного перевести дух, прокручивая в голове фразу, что произнёс Ким и словно улавливает в мыслях щёлчок, будто паззл вдруг сложился и на смену догадкам пришло полное понимание.
Он опускается на корточки и внимательно смотрит на Сынмина, пытаясь поймать его взгляд и протягивая руки вперёд, берёт сухие и горячие ладони в свои.
Не нужен. Ты себя этим только изводишь и угасаешь быстрее, чем свеча на ветру. Бесконечно, изо дня в день напоминать себе... Чёрт, я должен был давно сообразить, но целиком вижу картину только сейчас. Отп.. - договорить не получается, потому что откуда-то сбоку раздаётся мягкое мурлыканье и между Паком и Кимом появляется рыже-белый кот, который моментально ставит лапки на колено Сынмина и втягивает воздух рядом с ним с несколько секунд, а после этого и вовсе запрыгивает к нему на ноги, тянется выше и легонько цепляясь коготками за плечо, трётся макушкой о подбородок и скулу, даже пару раз облизывает и тарахтит, как маленький трактор.
Это Куско. Ты уж прости его за такую напористость, он тебя не поцарапает, этот мохнатый всегда нежен с теми, кто ему понравился. Я подобрал его на улице несколько месяцев назад. Он в людях на раз-два разбирается, стоит ему чуть-чуть побыть с человеком. Ты в его понимании, очень хороший, Сынмин - Пак говорит и говорит, не зная, слушает ли его Ким и не вставая с корточек, начинает развязывать шнурки на чужих ботинках.
Я посвоевольничаю, хорошо? Не уверен, что ты справишься с этим сам, а пустить дальше в обуви не могу, здесь уже привыкли к тотальной чистоте, особенно мой младший брат. Когда приезжает, превращается в дотошную аджумму и сурово сопит над каждым пятном - Чимин улыбается едва заметно, стаскивая уже второй ботинок и одним движением вытаскивает домашние тапочки из нижнего шкафичка поблизости и одевает их на ноги своего гостя. Надеюсь, благодаря тому, что он пьян, особой неловкости от всего этого, не почувствует.
Пойдём-ка на кухню, а? Там и теплее, и светлее. Я тебя чаем угощу, немного перебить силу алкоголя, всё же стоит - он в который раз за этот день протягивает Сынмину руку и заботливо тянет его за собой в другое помещение, где лампы загораются от одного хлопка, озаряя небольшую комнату в белых и бежевых тонах. Чайник подсвечивается синим цветом и жидкость в нём разбегается по стеклу мелкими пузырями, пока Чимин достает кружку и зачем-то ещё глубокую чашу, куда наливает тёплой воды, попеременно оборачиваясь на Кима, которого усадил на стул со спинкой, беспокоясь за его равновесие.
Знаешь, я не настолько смел, чтобы помочь тебе принять душ, а сам ты убьёшься в середине процесса в таком состоянии, но как-то освежиться нужно перед сном. Разумеется, ты никуда отсюда не уйдёшь до утра, поэтому позволь мне ещё немного о тебе позаботиться, ладно? - он приземляется на пуфик, буквально такой же, как и в коридоре, и смотря на Сынмина, тихо вздыхает. Ну хотя бы лицо и руки до локтей, и ноги. Не просить же мне его сейчас раздеваться. Пусть пока так и то, уже чертовски неудобно. Чимин смачивает в в воде полотенце и аккуратно проводит тканью от локтя до ладони, стирая тонкий слой этого болезненного дня вместе с уличной пылью с прохладной кожи.
Отпусти этого человека, Ким Сынмин. Ты никогда не думал, что увидь он тебя таким, то для него бы это обернулось мучением? Он бы страдал всякий раз, понимая, что это из-за него, пусть и по сути, он не виноват. Возможно, тебе на всё наплевать. Но не на его чувства, так? - Пак не может точно сказать, что воспринимает из услышанного Сынмин, но надеется, что это останется, пусть и где-то в подсознании, но окажется на поверхности в самый нужный момент.
Чайник вскипел. Сейчас закончим и я заварю тебе чай с лимоном.
Поделиться52025-01-10 10:44:49
Айдол.
Айдол.
Айдол.
Он, чёрт возьми, айдол. Медийная личность. Пусть их группа не находится пока на первом месте в чартах Кореи, пусть даже сам Сынмин сейчас на перерыве, но он всё ещё айдол. Должен вести себя хорошо и тихо, смирно улыбаться, когда на улице его вдруг узнают и решают, что у артиста нет личного пространства, что он в любой момент готов и сфотографироваться, - "Нет, простите, мне нельзя делать фото без присутствия стаффа", - и автограф выдать, - "Прошу прощения, у вас не найдётся ручки?" - и просто поболтать за жизнь. выслушать с обязательной благодарностью все советы, всю критику и, разумеется, согласиться жениться на каждой из девушек.
Ким устал. Его усталость висит над ним Дамокловым мечом, того и гляди - сорвётся с тонкой паутинки, рассечёт от макушки до середины груди, размозжит своей тяжестью. Ким устал быть хорошим и ласковым, когда внутри всё сворачивается и тлеет, как свежие листья над лавой вулкана. Он просто устал казаться таким, каким уже не является. Был когда-то, да. Был забавным щенком, бегал по сцене, веселясь так, что срывал голос смехом, а не рыданиями, был азартным, был чудаковатым на потеху всем, включая себя. Был - да умер, угас в тот самый день, когда вокруг был лишь холод городского морга. Мог бы выжить, но его добили лекарствами по вене; заливистым хохотом психа в зале суда; слишком мягким наказанием "ведь он же не осознавал, что делает"; этим лицемерием, пропитавшим даже небеса этого проклятого мира.
Сынмин так чертовски устал, что сам не знает, на каком упорстве заставляет себя дышать каждый день. Но хотя бы сейчас всё ясно: он передвигается в пространстве благодаря чьей-то помощи. Снова мешает. Снова. Ему бы пить дома, там, в четырёх стенах, медленно сходить с ума, пропитывать себя горючим топливом для внутренних пожаров, ему бы сидеть в своей комнате, запершись даже от хёна, ему бы просто тихо сдохнуть, не открыть глаза, не почувствовать той боли, которая каждый божий чёртов день глодает его кости, как свора адских гончих.
Голова, этот воспалённый котелок, шкворчащая головня, рождает сонмы непроизносимых звуков, мыслей, которые не поддаются идентефикации. Мин бормочет что-то, пока они куда-то идут, - он надеется, что останется жив, он хочет, чтоб его убили, - и только когда под ногами оказывается почти бесконечная череда ступеней, какая-то часть Сынмина, - тот самый Наблюдатель, который никогда в нас не меняется, он мудр и молчалив, - собирает оброненную цедру звуков в крепкий грог слов.
- Когда я потеряю всё, и даже самого себя, буду искать, но не найду, исчезнет всё, исчезну я, - вздох, потеря равновесия - оп, стоит, поднимает ноги, не обращает ни малейшего внимания на любопытные взгляды, чужие вздохи, неодобрение, капающее ядовитой смолой на землю. - Без палки ноль, да и нуля не сохранится от нуля. Кто же останется со мной? Кроме меня.
Он не пишет стихов, почти не пишет лирику для песен, - не знает пока, что это ненадолго, - но сейчас чувства сами выходят наружу в той форме, в которой могут, наутро Ким наверняка не вспомнит ни словечка из сказанного. Не вспомнит и своего падения, разве только на заднице останется синяк, который будет ныть, напоминая о том, как важно знать свою меру в выпивке.
Руки незнакомца тонкие, бледные, запястья хрупкие, как у ребёнка, но силы в них столько, что даже пьяным Сынмин удивляется, хотя его удивление больше выглядит, как попытка поговорить на языке рыб. Как ни странно, не тошнит. А когда его усаживают на мягкий пуф и позволяют осмотреться в более освещённом помещении, память Кима даже поспешно ищет знакомое лицо добросердечного парня в своей картотеке. Находит, но издевается, не выдаёт информацию полностью. Мерзавка.
- Нужен, - упрямо мотает головой Мин, были бы силы - оттолкнул бы от себя тёплые ладони. - Ты н-не... не понимаешь, он - нужен, он - да!
Да уж, так себе интеллектуальная беседа, но на большее Сынмин сейчас не способен. Он не пьян до отключки, он вполне может двигаться самостоятельно, честное слово, но он просто... не хочет. Тщетностью всего происходящего его обернуло, как пеленами мумии, как похоронным саваном, липнущим к коже, тягучим и прочным. Зачем? В чём смысл, если смысла уже нет, если он, смысл, стал пеплом, закованным в стальную вазу?
Ответ приходит неожиданно. Это - кот. Куско, если Мин правильно слышит то, что ему говорят. У него никогда не было домашних животных, но он любил собак. А тут кот. Простой, не шибко породистый, но почему-то очень ласковый. Сынмин молча наблюдает за ним, чуть кося глазами. Ёжится, когда тёплые лапки давят на ноги; ёжится, когда острые коготки едва-едва касаются кожи плеча под одеждой; куксится, но прикусывает внутреннюю сторону щеки, когда плюшевая, лобастая голова оглаживает его лицо, когда грязной щеки касается шершавый кошачий язычок.
Во рту солоно от крови и слёз, которые, по всей видимости, текут внутрь, а не наружу, и скоро совсем Мина затопят; он утонет, а врачи скажут, что это просто разрыв сердца, так порой случается и с молодыми; он захлебнётся солёно-горькой влагой и останется погребённым на дне под своей многотонной печалью; он умрёт, а в мире ничего не поменяется, и этот добросердечный парень будет жить, и кот по имени Куско будет ставить тёплые лапки на ноги кому-то, кому это нужно, как сейчас оказалось нужно Мину.
- Прости, - выдыхает, сопит, как ребёнок, но не мешает чужим тёплым пальцам, - маленьким хрупким пальчикам, - разбираться со шнурками.
Знакомый незнакомец прав - сам не справится. Он, чёрт возьми, уже не справился, и продолжает отчётливо не справляться вообще со всем, начиная от небольшого, в сущности, горя и заканчивая своей собственной жизнью, конца-края которой не видно. Чужой голос баюкает, как на мягкий волнах тёплого моря, Мин почти что заворожен, кивает, поднимается на ноги, опирается на крепкое плечо чуть меньше, даже задниками домашних тапочек не шаркает по полу, потому что это ведь невежливо, да и соседям снизу может помешать.
Кухня чуть ослепляет светом и цветами стен, но спинка стула помогает найти равновесие, проморгаться и, наконец, узнать того, кто сегодня тратит время своей единственной жизни на бесполезного, сломанного, вышедшего из строя Ким Сынмина.
- Ты же кофе варишь, да? - в горле успело пересохнуть, так что голос вокалиста звучит хрипло, как наждаком по древесной коре, приходится откашляться. - В смысле, ты мне варил кофе... с имбирём! - последние слова звучат почти обвиняюще, мол, сам же варил, добавлял имбирный сироп, а вот минут 10 назад сказал, что имбирь не нужен.
Ким бездумно пялится в потолок, на аккуратный ряд кухонных шкафчиков, на кота, который тихо бредёт по кухне ко своей миске, на то, как быстро движется его язык, зачёрпывая воду из миски. Интересно, как коты умудряются пить, если складывают язык не лодочкой, зачёрпывая, а в другую сторону выгнутым листиком? Это благодаря крючочкам на их языках, да? Собаки, как помнит Сынмин, пьют иначе: громко, быстро, с брызгами, зачёрпывая воду языком без каких-либо проблем.
- Что? - заблудившийся в лабиринте собственных туманных мыслей, Мин чуть вздрагивает, когда его руки касается что-то влажное, но тёплое.
Это что-то оказывается смоченным в тёплой воде полотенцем, и это прикосновение почему-то словно будит Кима, он резко чувствует боль на щеке, стягивающую кожу уличной грязью.
- Извини, я... - не договорив, аккуратно касается ладони кофейного мастера своей, - не вырывать же полотенце из его руки! - и так вытирает свою щёку, чуть шипит - всё-таки ссадина, небольшая, но определённо неприятная, теперь хотя бы чистая.
Сынмин ведёт себя послушно и спокойно, сам поднимает вторую руку, блуждает снова опустевшим взглядом по интерьеру кухни. Он кажется наполовину мёртвым, наполовину спящим, полностью истратившим себя на ту борьбу, в которой априори не сможет победить. Наверное, тем удивительнее становится мгновенно разгоревшееся пламя в тёмных глазах, когда добрый юноша, чьего имени Мин не знает, говорит то, что не должен говорить никто. Потому что Сынмин сам себе боится сказать это.
- Нет, - резко рявкает, почти рычит, но дёргается, испугавшись собственной вспышки, сжимается на стуле, подтягивает коленки к груди, роняя тапки, и принимается тянуть себя за волосы, запустив в них пальцы. - Нет, нет, нет, нет! -скулит так жалобно, что любая дворняга бы пожалела, поднимает на кофейного мастера взгляд, полный слёз, они наконец-то начинают течь наружу, катятся по щекам крупными гроздьями, обжигают кожу концентрированной солью, остаются на губах полынной горечью. - Я не могу отпустить, ты не понимаешь, нет, я же... он... - Ким замолкает. Медленно опускает ноги на пол, туда же устремляется взгляд. Трёт ладонями лицо, как заплаканный ребёнок, царапает воспалённые веки ногтями, сдавливает запястьями, вздыхает и, наконец, смотрит на хозяина квартиры и владельца кота по имени Куско. Медленно растягивает губы в жалкой улыбке, от которой тонкая кожица трескается, трещина расползается по лицу болью, искривляет улыбку. - Его больше нет. Рё больше нет, - говорит всё с такой же улыбкой, мягкой, почти виноватой, пока на ресницах снова повисают тяжёлые слёзы. - Его нет, а я есть. Как же так, а? Как же так? - наконец-то вымученная, истеричная улыбка скукоживается, лицо Мина мнётся, как пластилин, сам он цепляется пальцами за чужой рукав, тянет к себе, чтобы уткнуться лицом в сгиб локтя, плачет, как в первый раз, словно бы только что осознал, что его парень, его любовь, родственная душа - мёртв.
Не в первый раз, конечно. Но каждый из разов - как впервые, как кинжалом под дых, как раскалённой спицей в сердце насквозь, но, к сожалению, не насмерть. Слёзы не заканчиваются, словно внутри действительно прорвало какую-то плотину, как в мультфильме "Унесённые призраками", когда в купальни заглянул Речной Бог и из него вытащили то, что мешало выйти всей грязи. Но Мин всё же берёт себя в руки, заменяет чужой локоть собственными ладонями, мелко кивает, потом мотает головой.
- И имбирь. Прошу. Даже если только молотый, - хрипло и тихо, как будто бы простуженный, но это просто снова связки не выдерживают рыданий, вот и хрипят. - Прости, я всё возмещу, обещаю...
Поделиться62025-01-10 10:44:59
Вдохнуть и выдохнуть. Потянуться мысленно к точке в солнечном сплетении, сосредоточиться на ней и почувствовать, как от неё расходится тепло, просачивается в каждую клеточку тела и замедляет биение сердца, спокойствием окутывает и тело, и метущийся разум. Вдох-выдох. Ну же, чёрт тебя дери. Это так просто и ты миллионы раз проделывал это, что сейчас не так? Чимин быстро мотает головой, будто пытаясь стряхнуть с себя наваждение, совершенно пропуская мимо себя тот факт, что его наконец-то узнали, потому что перед ним плачет человек, слишком похожий в своём горе на него самого и это мешает рационально мыслить, буквально силой возвращая в то прошлое, что оставило на сердце столько шрамов.
Он нервно кусает губы, слушая каждый всхлип Сынмина и через себя пропускает все слова, пропитанные болью и отчаянием, и ему на несколько секунд, действительно кажется, что перед ним сидит он сам и горько рыдая, оплакивает свою утрату, наконец-то осознавая перед собой пустую реальность без того, кого так сильно любил. Не время, опомнись. Контролируй себя, идиот, раз уж вызвался помочь. Но все попытки кажутся абсолютно бесплодными, разбиваются о чужие слёзы, что пропитывают ткань рубашки и Чимин нерешительно тянет ладонь, чтобы коснуться склонённой макушки в успокаивающем жесте, но рука застывает в паре миллиметров, а затем безвольно повисает вдоль тела.
По сознанию всё ещё слишком бьёт фраза Сынмина, произнесённая когда-то им самим и не раз, словно вселенная нарочно решила столкнуть две одинаковых жизненных параллели, что никогда не могли бы пересечься и провела через них секущую линию. Ты есть, а его нет. И только одно это понимание рушит всё, не давая и шанса за что-то зацепиться и остаётся только тонуть в этой безысходности, в отчаянном желании уйти вслед за тем, кого в этом мире больше нет. Он прошёл через это и почти полностью сломался и действительно был готов умереть, не думая ни о каких последствиях, даже не вспоминая о том, о чём его просил столь любимый человек в самый последний свой миг. Не оглядываясь на собственных близких, тянулся только к вечному покою и холоду, как к чему-то единственному, что могло унять его бесконечную тоску и привести туда, где он должен быть - рядом с ним.
Если бы я был тогда быстрее, то не стоял бы сейчас в этой кухне в желании утешить по сути совершенно незнакомого человека. Ещё и по-настоящему потерял бы всё, будучи ослеплённым горем. Возможно, попадись тебе не я, а кто-то другой с жаждой наживы или чьей-то жизни, ты бы не стал сопротивляться. Да, Ким Сынмин? Дал бы себя покорно убить, лишь бы покончить с бессмысленным существованием, коим тебе кажется твоё пребывание здесь, придавившее одиночеством и страданием, которые ты запиваешь алкоголем. Как только вытравить из тебя всё это, приглушить и запечатать где-то глубоко, чтобы оно тихо отболело и наконец оставило в покое? Чимин устало касается пальцами переносицы, прикрывая глаза и негромко выдыхает. Он тогда бы не смог справиться с собой без своих близких, готовых дневать и ночевать в больнице, а после и заботливо занимающих большую часть его времени собой, зовя то на прогулки, то на какие-то мероприятия, то на простые посиделки. Его буквально вытаскивали за шиворот, прежде чем он сам осознал, что так больше не может продолжаться и ему нужно вернуться к нормальной жизни. Без него. Переступить через эту трагедию и пойти дальше. Он ведь точно бы этого хотел.
Чимин машинально кивает, вслушиваясь в хриплый голос и немного растерянно смотрит на пол, понимая, что уронил полотенце в тот момент, когда Сынмин немного резко отреагировал на его слова. Даже не заметил. Вот чёрт, совсем увяз в своих размышлениях. Но что-то нужно делать. Только что? Я всего лишь бариста, а он мой постоянный покупатель. Мы даже не друзья, чтобы я имел хоть какую-то возможность... Айщ, ладно. Он поднимает кусок ткани и выпрямляясь, внимательно смотрит на Сынмина, будто бы изучая и через полминуты покидает помещение, чтобы в ванной комнате бросить грязную тряпицу в корзину с бельём.
Его наверное не было всего секунд 15, но Куско уже начал нервно расхаживать по кухне, недовольно мяукая, посматривая в окно, где с важным видом вышагивала маленькая птичка, слабо видимая на широком карнизе из-за сгущающейся ночной темноты, разбавленной только несколькими фонарями на улице, чей свет не сильно дотягивался до этажа, на котором находилась квартира.
Если ты рассчитываешь, что я буду ловить её для тебя, то нет. Давай заканчивай и иди кушать, давно уже пора - Чимин входя в кухню, наклоняется и чуть-чуть подталкивает кота в сторону автокормушки и возвращается к столу, забирая чашу с водой, меняя на новую, а в полке выуживает уже что-то наподобие салфетки, гораздо меньшего размера, чем полотенце.
Он заметил, что у Сынмина треснула кожица на губе, да и на щеке ссадина требовала ухода, поэтому в холодильнике дополнительно ещё и ищет специальную мазь и только после этого вновь обращает внимание на своего гостя, снова подсаживаясь рядом. Ткань равномерно поглощает воду и выжимая её, Пак протягивает руку, почти невесомо прикасаясь к чужому подбородку, чтобы аккуратно протереть лицо, потому что Ким сделал это слишком варварским способом, пусть и стёр грязь с болячки.
Пожалуйста, сиди ровно и не дёргайся. Сейчас немножко почищу, ссадину сразу намажу, а вот с губами... Учитывая, что мы собрались пить чай, наносить мазь несвоевременно, да и напиток ранку раздражать будет. С учётом и того, что я добавлю имбирь. Может, через соломинку попьёшь? - он бережно проходится тканью по коже, мягко улыбаясь, когда встречается взглядом с Сынмином.
Возмещать мне ничего не нужно, я не ради какой-то своей выгоды стараюсь. И да, никакого больше кофе с имбирём, по крайней мере, если ты попадёшь в мою смену и именно к моей стойке. Сегодня, я тебя угощаю чаем с ним в последний раз. Нужно сделать первый шаг, Сынмин. Пусть он начнётся с того, что ты прекратишь вызывать ассоциации с тем, что было когда-то, отказавшись от этого небольшого триггера, откатывающего тебя во времени назад. Со временем, он должен стать для тебя не больше, чем просто средство при простуде или пряность для напитка - Чимин убирает полотенце, открывает тюбик с мазью и зачёрпывая кончиком пальца немного заживляющей массы, крайне осторожно покрывает ею поражённый участок кожи, наблюдая за чужой реакцией и извиняется на тот случай, если причинил боль.
Лекарство остаётся лежать за вазочкой с конфетами, чтобы можно было воспользоваться им ещё раз, а Пак встаёт из-за стола, выливает воду и вручную простирывает тряпочную салфетку, вешая её на широкую прямоугольную ручку шкафчика. На ажурной скатерти появляются заварочный чайник и две кружки, а затем и несколько ингредиентов в виде веточки мяты, баночек с чёрным чаем, мёдом и молотым имбирём, и ярко-жёлтого лимона.
Он даже по привычке что-то напевает, обрывая листочки мяты и нарезая сочный цитрус на мелкие кусочки, отправляя это всё в заварник, позже добавляя сам чай и имбирь, заливая кипятком. Такие медитативные действия всегда настраивали его на спокойный лад, расслабляя и притупляя опасные эмоции.
Нам придётся подождать минут семь, прежде чем всё заварится и я добавлю мёд. Думаю, выпьем чай и тебе нужно будет лечь спать, а мне немного поработать. Постелю тебе в комнате брата, возражения не принимаются, если что - Чимин садится на своё место и поправляет крышечку чайничка, чтобы она плотно закрывала заваривающийся напиток.
Знаешь, ты был неправ. Я понимаю тебя лучше, чем кто-либо другой, но расскажу об этом в следующий раз. Сейчас ты слишком уставший и вообще не в том состоянии, чтобы воспринимать столько информации за раз. Надеюсь только на то, что мне действительно предоставится возможность её рассказать. Может быть, тогда бы ты осознал... - он замирает, с несколько мгновений, словно смотря в одну точку, но быстро возвращается в реальность с подачи Куско, боднувшего головой его ногу.
Жаль, что я не твой друг. У меня тогда было бы больше шансов показать тебе, что всё может быть иначе - Чимин немного хмурится, но всего лишь на несколько секунд и переводит взгляд на часы, а затем снова на парня рядом.
Надеюсь, что тебе завтра никуда не нужно. Необходим хотя бы один день, чтобы отдохнуть и полностью привести себя в порядок. Может мне надо куда-то позвонить? Кто-то будет беспокоиться, если ты не придёшь домой? Сынмин?
Чимин протягивает руки, забирая ладони сидящего около него человека в свои и всматривается в его лицо, повторяя вопрос.
Хей? Сынмин? Я должен позвонить кому-то? Кто-то ждёт тебя?
Поделиться72025-01-10 10:45:09
Вот бы просто исчезнуть. Сынмин так хочет просто-напросто исчезнуть, стереться, обнулить следы своего присутствия в этом мире, чтобы ничего не осталось и чтобы все, с кем он взаимодействовал, вернулись ко своему первоначальному состоянию. Тогда отец не был бы разочарован в своём сыне. Тогда Феликсу не пришлсоь бы брать на себя ответственность за младшего двоюродного брата, который свалился на него, как снег на голову. Тогда Рё...
Да, тогда Рё мог бы быть живым, потому что пошёл бы другим путём и вряд ли оказался бы на одной станции с психом в тот самый день.
Вот бы просто умереть. Сынмину хочется наконец-то прервать своё бессмысленное существования, да только духу не хватает на то, чтобы или нож в вену, или фен в ванну, или горсть таблеток в глотку. Умереть - и не быть больше обузой, не приносить окружающим людям столько проблем, столько дискомфорта тем, что он никак не может выжить из себя своё горе. Оно, - алчное, хищное, - плетёт свою паутину столь искусно, что даже отстранённая мысль может зацепить одну из полупрозрачных ниточек и привести к Рё.
Если бы Сынмин умер, это не вернуло бы Рё, зато избавило бы всех от повинности возиться с Мином.
Вот бы попросту обезуметь, у безумцев же свои особые радости, свои способы справляться с потерями, свои миры, невидимые человеческому разуму. Но сойти с ума - привилегия, по всей видимости, и просто так её не получить, поэтому разум, этот тяжёлый комок воспоминаний, мыслей, раздумий, всегда с Сынмином, колется изнутри черепной коробки.
Потеряй Мин разум, это ничего не исправило бы, но, быть может, помогло бы не заметить, как пролетит отмерянное ему время до смерти.
Он чуть раскачивается, бормочет один единственный вопрос к безучастному небу - как же так? Чужой стул на такой же чужой кухне. Чужой кот и чужое тепло. Чужое участие, хотя и непонятно, зачем этот человек взялся помогать заведомо потерянному для мира Сынмину. Кима обжигает чужим горем, точнее - отголоском, застаревшим и присмиревшим, какими бывают тигры в цирках, когда рыже-чёрная, полосатая шерсть нарастает поверх шрамов от кнута. Обожгло - и исчезло, а Мин замер, ослеплённый и оглушённый, не знающий, стоит ли ещё что-то говорить, утонувший в самом себе и сейчас зачем-то держащийся за буй здравого смысла. К сожалению, он никогда не напивается до беспамятства, поэтому понимает, что наверняка сказал лишнего, сделал Чимину больно.
Чимин, да, так зовут того милого парня, который почти что каждый раз делает самый лучший в городе имбирный кофе. У Чимина, оказывается, есть кот. Кота зовут Куско, приятно познакомиться, прости, что не в форме, я потерял её вместе со смыслом жизни, теперь не могу найти ни то, ни это, так порой бывает у людей, хочется верить, что хотя бы коты от таких мучений избавлены. Хотя будь Сынмин котом - его могли бы легально усыпить, а людям такой милости не положено. Ким изучал тему суицидального туризма, но понял, что и на это у него не хватит смелости, словно если он будет долго планировать, подписывать документы и решать прочие бюрократические моменты, Рё там, в ином мире, узнает и будет грустить.
- Не дёргаться, хорошо, - сомнамбулически бормочет Мин, смотрит не столько на Чимина, сколько сквозь него. Кивает, после - почти незаметно качает головой. - Мне не будет больно, - наконец-то фокусируется на убаюкивающей темноте зрачков человека напротив, почти что улыбается, даже уголки треснувших губ немного дёргаются.
Ему уже не больно физически, не в такие дни, как сегодня, когда боль душевная сперва сбивает с ног, затем накрывает волной, после чего тянет, щипает, колет, отрывает от сердца лоскуты берестовой плоти, подпаливает аорту зажигалкой, как некоторые дети - усики жуков. Физическое по сравнению с этим кажется просто прикосновением к затёкшей ноге - ты его осознаёшь, но не ощущаешь.
Но Мин послушный, он не хочет доставлять ещё больше неудобств. Сидит, не шевелится, чувствуя, как влажная ткань касается кожи, как проходится по ссадине, наверное, должно быть неприятно или больно, но Ким только прищуривает глаз, потому что этот инстинкт тела не перебить ничем. Прохладно. Мокро. Тоскливо и тошнотно, но это уже не из-за кофейного юноши и его заботы, а от самого себя.
Интересно, почему Чимин не оставил его просто на улице? Может, потому что она оба - Мины? Это, вероятно, накладывает какие-то обязательства? Нет, глупо, наверное, Чимин попросту добросердечный, как все те уютные, призрачные незнакомцы, с которыми Сынмин то и дело сталкивался в своих пьянках. Они могли и подлить ещё выпивки, и напомнить о закуси, и помочь вызвать такси, и сесть в авто, не упав по пути. Но ни один из них не приводил Мина к себе домой, чтобы обтереть, обработать ему ссадины и познакомить с котом. И ещё напоить чаем. да. Имбирным чаем. Имбирь - такими были на вкус почти все поцелуи Рё. Он так его любил, этот грешный пряный корень, что и пах им, и на вкус был имбирным, слегка покалывающим язык, жгучим на губах, но ласково согревающим всё тело.
...последний - что? Последний раз? Мин снова выпадает из мира в свои мысли, включается только там, где ему чудится опасность. Нет, не чудится. Он, опустивший голову и смотрящий куда-то в область ворота чужой одежды, снова поднимает взгляд, теперь в глазах Кима не только бесконечная усталость, присущая скорее старикам, а первобытный, детский, искренний страх, ещё немного - и станет ужасом, будто бы после просмотра ужастика дверь встроенного комнатного шкафа всё же открывается взаправду чужой рукой, сотканной из тьмы и ночных кошмаров.
Пальцы самовольно сжимаются на собственной грязной кофте на уровне сердца, может, чуть ниже, шершавая ткань, - под кофтой нет футболки, - царапает кожу, но всё ещё не больно от этого, больнее от осознания чужих слов. Как можно в последний раз пить что-то с имбирём, если эта простая пряность - единственное, что осталось от Рё ему, Сынмину, в наследство? Вдруг забудет? Вдруг треснется головой - и просто забудет того, ради кого всё это было, вся эта жизнь, весь сам был только ради, для, а не из-за.
Почему-то горло отказывается работать, иначе Сынмин обязательно возразил бы, точно возразил, может, даже стал бы кричать, ругаться на непонятливого спасителя, который делает ещё больнее, но - ни звука, ни скрипа, ни писка. Только в пальцах скрипит сжимаемая плотная ткань кофты. Ладно, тишина - тоже возражение, если сопровождается сбитым дыханием и Болеро, исполняемым сердечным ритмом. К тому же, может, можно будет ходить в другую кофейню, да, где никто ничего не знает, где просто добавят имбирь в кофе, не спрашивая, где всем будет плевать на Сынмина, начиная с него самого, разумеется.
Мазь немного печёт, Мин это чувствует, но залипает взглядом на чужих пухлых щеках, но контуре губ, на кончике носа; на коте, который ходит вокруг да около, изучает, трогает штанину Сынмина лапой - и возвращается ко своей миске, аппетитно хрустит кормом. Кажется, Ким просто моргает, но раз - и его ссадину больше не обрабатывают, а стол становится не медицинским подспорьем, а уютным натюрмортом, сюда бы ещё деревянные стены, рассвет за окном, обязательно летний, и какое-нибудь ненавязчивое инди на фон. Вместо инди звучит голос Чимина и, как ни странно, гармонично дополняет картину, в которой нет ничего вышеперечисленного, зато есть поздняя, слякотная осенняя ночь, бело-бежевые стены, мягкий голос парня, который решил помочь пьяному наполовину_мертвецу.
- Семь минут? Так быстро? - слабо реагирует Мин, скорее не желая обижать гостеприимного парня молчанием, чем из желания завести диалог. - Работать? А ты разве не кофе... - слово теряется где-то в пьяной ряби, так что Сынмин несколько секунд усердно молчит, а после показывает рукой - словно бы разливает напиток по чашкам.
Чимина ему искренне жаль сейчас. Потому что тот взвалил на себя заботу о незнакомом человеке, который только раз пять...десят заказывал кофе с имбирём в кофейне. Потому что Чимину ещё работать, а Сынмин совершенно не хочет спать, глаза-то закрываются, но становится лишь хуже, мир превращается в карусель, под веками вращаются зубастые звёзды, хищный туман шепчет изнутри барабанных перепонок о том, что даже с высоты текущего этажа можно упасть так, чтобы не выжить.
- Понимаешь, - Ким послушно повторяет запавшее в голову слово. - По-ни-ма-ешь... Понимаешь? - исподлобья, недоверчиво, как ребёнок, смотрит на Чимина, смотрит долго, хотя не отдаёт себе отчёт в том, что хозяин квартиры словно бы и сам давно и безнадёжно болен горем, просто приручил своё горе, научил его не так больно кусаться. - Не друг?
Речевой аппарат сегодня тоже болен, отказывается воспроизводить длинные и связные предложение. Мин просто беззвучно шевелит губами, силясь осознать то, что услышал. Интересно, есть ли у него друзья? Не хён. Не менеджер. Не мемберы. Просто друзья. Или кто-то из них всё же является другом? А что должны делать друзья, если их другу жизнь в тягость? У Кима нет ответа на этот вопрос, сам он не был по ту сторону чужого горя, с которой можно протянуть руку помощи. Но кое-что он может, хотя был бы трезв - трижды подумал бы прежде, и ещё раз пять вплотную к решению, а так - просто действует.
- Чим, - сокращённое имя даётся проще, хотя Сынмин и не замечает даже, как оттяпывает половину чужих букв. Он занят: поднимает кулак на уровень груди между собой и кофейным мастером, большой палец оттопыривает в свою сторону, мизинцем же тычет куда-то, где по его мнению находится сердце, хотя анатомия поправляет - бронхи. - Друг. Хорошо? И, да, я возмещу, - эту фразу оттарабанивает успешно, словно заучил, - может и да, но сейчас не вспомнить.
Это было слишком? Чересчур? Неуместно? Или да? Или нет? Бело-рыжий кот кажется ожившим фрагментом интерьера в этих бежево-белых стенах, на его хвосте выпавшая шерстинка торчит перпенди... пельпенде... сложное же слово - перпендикулярно! Мин снова играется с собственными мыслями, перебирает их вдумчиво, как дитя с РАС - кубики и фигурки иных форм. Пока рук не касаются чужие, тёплые и мягкие, ухоженные, - Мин, когда в последний раз ты мазал руки кремом, а не уличной грязью из ближайшей лужи? - ногти коротко стрижены, изящной формы.
- Меня? - зачем-то переспрашивает и честно задумывается. Хён, как всегда, в делах, привык уже, наверное, что младший регулярно куда-то пропадает, но возвращается, пропахший перегаром, грязью, солью и всеми двумя сотнями ветров, существующих в этом городе. А на работе он не будет нужен ещё до следующего года, так что... - Никто, - чётко выговаривает он, зачем-то акцентирует каждую букву и смотрит на заварочный чайник, в котором пляшут чаинки. - А я не помешаю? - беспокойство о чужом комфорте снова побеждает немощь, укладывает её на лопатки. - До утра не так долго, тебе не обязательно стесняться мною, - указательный палец касается чайничка, наверное, сейчас должно быть горячо, но жар не доходит до центра осознания. - У тебя красивый кот. И красивая квартира. И ты - тоже красивый, - совершенно серьёзно заявляет Мин, смотрит серьёзно и весомо прямо в глаза Чимину, но почти сразу вздыхает, сжимает нервными ладонями колени, комкает ткань штанов. - Мне... мне нужно в туалет... Можно? - благо, не тошнит, но количество выпитого уже завершило своё паломничество по организму и готово сойти на ближайшей станции, следует как можно скорее удовлетворить это низменное, но необходимое желание.
Поделиться82025-01-10 10:45:19
Мысли в голове перекатываются, словно леденцы в круглой жестяной коробочке, пока он внимательно смотрит на человека, сидящего перед ним и терпеливо ждёт его ответа. Хочется так много рассказать и наконец-то подступиться к чужой боли, прикоснуться хоть кончиками пальцев, будто к дикому зверю и провести по вставшей дыбом шерсти, чтобы успокоить, проводить в дремучий лес на самой глубине души, усыпляя как чудовище из страшной сказки. Твоих зверей в голове давно пора посадить на цепь, пока от твоего сердца ещё что-то осталось, пока в грудной клетке есть что-то кроме зияющей пустоты. Немного хрипловатый на слух, голос Сынмина наконец-то нарушает установившуюся тишину, заставляя и немного озадачиться, и чуть-чуть смутиться, а затем и вовсе отвести взгляд в сторону, заодно отпуская тёплые ладони из своих рук.
Ты мне совершенно не помешаешь, можешь даже не волноваться об этом и неважно сколько осталось до утра, тебе в любом случае, нужно отдохнуть уже сейчас. И спасибо за комплименты, несколько не ожидал их в такой момент. И разумеется, можно, но только в моём сопровождении, поскольку я доверяю тебе, но не твоим ногам, не в обиду говорю - он понимает, что слегка тараторит, всё ещё чувствуя себя неловко, но старается не заострять на этом внимание и протягивая руку своему гостю, помогает встать. Он медленно идёт рядом по широкому коридору, подстраиваясь под шаги своего знакомого, крепко поддерживая за талию и до него доходит, что некоторые вопросы Сынмина он пропустил мимо ушей и хочется сделать рукалицо из-за своей невнимательности. Меня слишком сбило то, что он вроде бы... разрешил мне быть его другом? Из-за этого, я растерял вообще всего его остальные фразы. Точно, он кажется не понял мои слова о работе и было что-то ещё. Молодец, Пак. 10 из 10 за вовлечённость в беседу.
Он закрывает за парнем дверь туалета и отходит к зеркалу, по привычке осматривая себя и нервно поправляет футболку, замечая, что видно кусочек шрама, что расположен рядом с ключицами. Ладно, я не думаю, что Сынмин заметил и вряд ли его это как-то заинтересует, главное, чтобы он оклемался и завтра чувствовал себя на все 100% и возможно, сделал бы тот маленький шажочек вперёд о котором я говорил. Слышится звук льющейся воды и какой-то шорох, а затем Ким выходит и Чимин с улыбкой снова протягивает ему руку, ведя обратно на кухню, где Куско вовсю продолжает следить за той самой птичкой, которая уже словно начала дразнить кота, нарочито медленно шагая туда-сюда, заставляя пушистого охотника снова и снова издавать крайне недовольные звуки.
Ты только зря стараешься, эй - фыркает Мин и дождавшись, пока Сынмин сядет на стул, неспеша разливает чай по чашкам и пододвигая одну из них ближе к нему, закидывает в неё соломинку и садится рядом, вдыхая уютный и успокаивающий аромат напитка. Я иногда рисую картины на заказ. У меня есть небольшой блог, где мои работы выкладываются и кто угодно может свободно заказать что-то для себя. Это к слову о том, что ты тогда не понял, про какую ещё работу мною упоминалось. А ещё я взламываю сайты, социальные сети и всё, что пожелает заказчик, но тебе этого точно знать не стоит.
Вообще, учусь на архитектора и это просто моё небольшое хобби, которое приносит приятный доход - Мин делает небольшой глоток чая и переводит взгляд на Сынмина, будто желая ещё что-то сказать, но не решается. В самом деле, был такой уверенный, а сейчас даже не знаю о чём спросить и нужно ли вообще это делать. Может быть просто подождать, пока он не захочет поговорить сам. Тревожить ту же рану снова... не думаю, что это целесообразно в данный момент.
Надо в следующий раз угостить тебя шоколадными капкейками. Я неплохо их готовлю, так что мне кажется, тебе должно понравиться. Если ты, конечно любишь подобные десерты. Раз уж ты согласился быть моим другом, ты обязан попробовать мою стряпню - Пак мягко смеётся, но быстро осекается, слыша трель смартфона. Такие поздние звонки не к добру. Он встаёт из-за стола, извиняясь перед Сынмином и беря с полки телефон, мрачно вздыхает, видя имя звонящего и перемещается к окну, негромко приветствуя своего собеседника на том конце провода.
Хён, ты мне обычно не звонишь в такое время. Что случилось? А? Таблетки? Ты об этом... Неужели это не могло подождать до утра? Оу, конференция в Сингапуре? Нет. Курс закончился и я перестал их пить. Ты же сам говорил, что перерыв в месяц? Нет, бессонницей страдаю меньше и кошмаров меньше вижу. То есть, месяц уже прошёл... Чёрт, я спутал сроки. Значит, нужно начинать по-новой. Что бы я без тебя делал? Спасибо и лёгкого тебе полёта, хён. Позвони, как прилетишь или хотя бы в чат кинь сообщение - Мин нажимает кнопку отбоя и устало сжимает указательным и большим пальцем переносицу. Интересно, наступит ли когда-нибудь тот день, когда мне не понадобятся все эти лекарства и смогу спать спокойно, и буду самостоятельно контролировать свои эмоции? В конце концов, прошло уже столько времени...
Чимин возвращается к столу, снова извиняясь перед Сынмином и залпом выпивает свой чай, нервно выдыхая. Надеюсь, ты не успел заскучать, пока я болтал? Чай вкусный? Ни с чем не переборщил? Как допьёшь, я тебе покажу комнату брата и постелю там, хорошо? Для сна сейчас самый подходящий момент и думаю, что уснёшь ты быстро. Усталость возьмёт своё, а я буду очень тихим и пока работаю, постараюсь тебя ничем не побеспокоить. Он расстроен. Наверняка, это слышится в голосе, но звучать как прежде, не получается. Звонок хёна выбил из коллеи, снова напомнил о том, что функционировать нормально без медикаментов у него получится нескоро, если вообще получится и в течение трёх месяцев, каждый день будет отмечен ворохом таблеток.
Он берёт свою чашку и поднимаясь, идёт к раковине, быстро споласкивая посуду. Ты останешься утром на завтрак или сразу отправишься по своим делам? Ему хочется отвлечься, выкинуть все тревожные мысли из головы и перестать копаться внутри себя и кажется, будто короткий разговор с Сынмином вполне способен на это, а дальше он просто уйдёт в работу с картиной, а потом забудется пустыми сновидениями, по крайней мере, он позволяет себе на это надеяться.
Поделиться92025-01-10 10:45:29
Внутренние демоны Сынмина пляшут что-то, похожее на канкан, под дикую какофонию орущих мыслей. Сейчас, когда этих мыслей настолько много, кажется, что их и нет вовсе. Как не видно мусора в слишком быстрой реке, только изредка всплывает то одно, то другое: наблюдение, что его сейчас окружает красивая квартира, красивый человек, красивый кот; тепло жилого помещения - физическое, и душевное - от неподдельного сочувствия Чимина; низменное, но естественное желание отойти по нужде.
- Я, это... - слова теряются в ворохе мыслей, приходится их оттуда вылавливать, как бусинки из порезанной бумаги, которую ещё в качестве уплотнителя в посылки кладут. - ...благодарен? Признателен? - Мин честно пытается нащупать нужное слово, медленно тянет каждый вариант, будто пробуя на вкус. - Да, - кивает наконец-то, скорее уж сам себе, чем гостеприимному парню. - За твою помощь. За тебя.
Возражать против того, чтобы Чимин провёл его до уборной, нет ни сил, ни желания. Это вполне логично, что хозяин квартиры не хочет обнаружить тут недошедшее до сортира тело, ну или, - если верить в добродетель, - не хочет, чтобы гость травмировался, не удержавшись спьяну на ногах. В любом случае, всё логично, особенно с учётом того, что сам Чимин остаётся снаружи, за дверью. Наверное, Киму стоит смутиться, потому что слышимость из уборных обычно прекрасная, а он же айдол, он обучен быть идеальным, - не икать, не чихать, не шмыгать носом, не ходить в туалет, - но сейчас ему совершенно плевать на все эти приличия.
Надо ещё умыться, но голова кружится, стоит только чуть наклониться, так что Мин ограничивается тем, что тщательно моет руки, мокрыми ладонями протирает лицо. Кажется, хмель постепенно отступает, во всяком случае, мыслить уже немного проще, - не сказать, что это его радует, - но тело всё ещё будто бы чужое, надутое гелием и набитое камнями одновременно. Водоворот мыслей немного стихает, что тоже не радует - так становится сложнее игнорировать их все разом.
Зато по выходу Мин сжимает тёплую руку, смотрит на не менее тёплую улыбку Чимина. Почему этому парню не плевать? Сейчас Киму кажется, что плевать вообще всем. Да, эгоизм - естественная штука для каждого человека. Но можно же просто принять то, что одному конкретному человеку херово, да? Что ему больно от потери. А не обесценивать и делать вид, мол, это всё придумал сам себе, наиграется - и перестанет. Не попрекать, как первый психотерапевт, тем, что Сынмину нравится парень. Нравился, да... Чимин же его, можно сказать, не знает вовсе, но почему-то ему есть дело до Кима и его переживаний.
- Покажешь свои картины? - говорить о чём-то отвлечённом сейчас трудно, но Мин правда старается, ему жаль усилий Чимина, он же явно искренне хочет помочь непутёвому айдолу, который просто несколько раз заказывал имбирный кофе в той кофейне. - Мне никогда не давалось... рисование, да, - хоть хмель и сходит, говорит ещё сложновато, слова путаются, обрываются там, где у трезвых людей всё связно и ладно.
Наверное, стоило бы отреагировать как-то иначе, более ярко и восторженно, но сейчас нутро примерно на две трети покрыто льдом, и это воспринимается благом - под этим льдом боль кажется меньше, будто бы под слабенькой, но всё же анестезией.
- Архитектура - это сложно, - уважительно кивает Мин, наконец-то уделяет внимание поставленному перед ним чаю, сжимает чашку зябнущими ладонями и всё ещё не чувствует жара.
Зато чай вкусный, кстати, пусть и практически без имбиря, но, пожалуй, это сейчас и к лучшему. И так расклеился перед Чимином больше, чем перед кем-либо до этого. Стоит как-то взять себя в руки, да, не напрягать добросердечного бариста ещё больше, раз уж не хватит сил и трезвости на то, чтобы самостоятельно добраться домой. К тому же, пусть Ким сейчас и не в состоянии похвастаться крутым пониманием человеческой мимики, но Чимин всё же кажется растерянным. И слегка грустным. Поэтому Сынмин собирается с духом, - надо же, там что-то осталось?! - и включается в разговор о десертах.
- С радостью попробую, - улыбается, насколько получается, хотя лёгкая судорога мышц в щеках тихонько шепчет, что получается очень так себе. - Пока что я на перерыве, так что могу себе позволить не придерживаться диеты. А вот с января... - и замолкает, опуская взгляд.
Палец бездумно обводит по кругу край чашки. Руке тепло от ароматного пара, Мин старается сосредоточиться на этом ощущении, чтобы, во-первых, не думать о том, как быть по возвращении к работе, во-вторых, не подслушивать чужие разговоры. Чимин не отходит далеко, так что Ким слышит его голос, пусть и приглушённый, а это будет совсем уж невежливо - лезть в чужую жизнь без приглашения, тем более - в жизнь того, кто его, Сынмина, считай, спас.
Почему-то в этом мире оказывается куда больше добрых, сочувствующих людей - думает Сынмин, делая ещё глоток чая. И ещё думает - почему-то эти самые люди все поголовно незнакомые. И ещё - почему-то самые близкие (кузен, менеджер, ребята из группы) не особо показывают своё сопереживание. Не то, чтобы Киму позарез была нужна чужая жалость, нет! Просто из сопереживания проистекает понимание. А оно ему сейчас ох как нужно. И так всё детство, до побега из дома, чувствовал себя бракованным, неправильным, позором семьи. Потом пришлось скрывать отношения с Рё, чтобы не видеть в окружающих того же осуждения, что было в отце. Потом, конечно, обстоятельства вынудили раскрыться перед всё теми же близкими. Да, никто его не осудил, но все они... будто бы не считали случившееся чем-то серьёзным. Ну, многие теряют своих знакомых, да. Жизнь - штука непредсказуемая, а человек - хрупкое создание, может умереть в любой момент. Все как-то справляются с этим и живут. А Мин - нет. Не справляется. Ему словно вырезали сердце наживо, всыпали вместо него полкило колючего гравия, зашили и отпустили, с любопытством наблюдая, выживет ли. К сожалению, да, но эта жизнь достаточно невыносима для того, чтобы хотеть прервать её.
- М? - Ким поднимает на Чимина затуманенный мыслями взгляд, коротко встряхивает чёлкой, насильно выводя себя в мир реальный. - А, нет, - голова всё ещё отказывается нормально строить предложения, хотя эффект от выпитого теперь ощущается только на физическом уровне, разумом же Мин уже трезв. - В смысле, не заскучал, - спустя долгие несколько секунд поясняет он, поняв, что этот милый паренёк, похожий на паровую рисовую булочку, может его неправильно понять. - А чай вкусный. И ни с чем не переборщил, - ободряющая улыбка в этот раз получается более естественной. И даже слова Чимина о сне не ужасают певца так, как могли бы. - Слушай... - он неловко вжимает голову в плечи, кусает и без того обветренные губы, прижимает ладонь к животу в области желудка, который именно в этот момент решает не булькать себе тихонько от голода, а тихо взвыть во всеуслышание. - Можно... может... закажем еды? В смысле, я заплачу за неё, - руки ещё плохо слушаются и телефон чуть не летит на пол, но Ким как-то умудряется его поймать и даже положить на стол от греха подальше. Экран загорается, высвечивая на заставке фото, от которого Мин болезненно морщится - в тот день они с Рё пошли в Лотте-парк, на фото Рё с ободком под рожки жирафа, а Мин - с прицепными собачьими ушами. - Мне бы и бутерброда хватило, - честно сознаётся, стараясь отвлечься от резкого укола боли, - но не хочу заставлять тебя готовить, ты и так мне помог, хотя не был обязан.
Сынмин коротко задумывается. Чем дальше, тем трезвее и быстрее работает мозг, это доставляет известные неудобства в виде снова обступивших его воспоминаний, - их тупые зубы вновь вдавливаются в запястья, живот, шею, не режут, но щиплют кожу, - но зато с каждой минутой говорить всё проще. Хотя бы просто связно говорить, да, не обязательно блистать интеллектом.
- У меня нет дел, - просто пожимает он плечами, улыбается даже чуть виновато. - Но я могу с утра сразу уйти, чтобы тебе не мешать, у тебя-то учёба и работа! - поспешно добавляет он, залпом допивает чай и ставит чашку на стол с таким видом, словно собрался со скалы в ледниковый океан прыгать. - Слушай, а почему... почему ты помог? - это очень важный вопрос, потому что Мин понятия не имеет, зачем кому-то ему помогать, если даже близкие не то, чтобы рвутся денно и нощно поддерживать Кима пусть даже простыми смсками. - Ты же меня совсем не знаешь, ну, кроме моего выбора кофе. И я был... ну и сейчас ещё немного... ну, очень пьян. Зачем тебе это? - и смотрит на Чимина вопросительно, не спешит ни вставать, ни даже моргать, потому что вопрос и правда слишком, очень важен.
Страница: 1