Гладкая поверхность зеркала, немного заляпанная каплями воды, бесстрастно отражает бледное и осунувшееся мальчишеское лицо. Синяки под глазами, искусанные в кровь губы уже с запёкшимися ранками, несколько ссадин на щеке, оставленных в драке, небольшая шишка на лбу, полученная там же и тёмные потухшие глаза, словно глядящие в никуда. Нужно умыться и идти в комнату, может быть сегодня меня никто не тронет, в конце концов, скоро обед и время отдыха. В таких учреждениях, как детский дом, никогда не принимают с распростёртыми объятиями в желании позаботиться о несчастных сиротах. Нет, тут ты одновременно и лишний рот, и немного денег в карман, и груша для битья - что для воспитателей, а что для их подопечных, догадаться нетрудно.

Детишек он до поры, до времени не винил и искренне считал, что получает за дело, ведь нарушал чужое спокойствие каждую ночь, не справляясь со своими страхами и болью. Но теперь, когда научился молчать, не понимал — это всё ещё делается из мести или для удовольствия? Впрочем, какая разница? Ведь избежать очередных тумаков у него никогда не получалось, слишком слабый, да ещё и одиночка, которого легко поймать. Здесь нет его, чтобы защитить меня. В коридоре слышатся чьи-то шаги и живот скручивает от волнения, безумно хочется просто рвануть резко вперёд и сбежать. Но эта попытка заранее безуспешна, даже и гадать не стоит.

Дверь в уборную открывается и мальчик видит в отражении зеркала двоих детей, года на 3 старше его самого и сорвано выдыхает, опуская плечи. Ловушка захлопнулась. Нельзя было медлить, сам виноват, что задержался, слишком погрузившись в собственные мысли. Чей-то кулак мелькает перед лицом и в сознании всё смешивается в дикую карусель, сопровождаемую бесконечными ударами по слабым местам, вроде живота и груди. Он не издаёт ни звука, зная, что это только раззадоривает и терпит, терпит, терпит, терпит... Ну пожалуйста, хватит уже. Разве вам уже недостаточно? Мне больно, пожалуйста, прекратите. В какой-то момент, он решает воспротивиться, но лишь калечит собственные руки ещё больше, чем они были повреждены до этого и получает более яростный ответ в свой адрес. Это бесполезно.

В сознании всё мелькает, будто вспышками, объединяя воедино и всё то, что происходит сейчас и то, что было тогда, заставляя падать в яму из воспоминаний, ловить фантомные отзвуки тех страданий, которым минуло больше года и кажется, что эта бесконечная круговерть не позволит ему и свободного вдоха сделать. На периферии сознания звучит чей-то голос и слышится удар, и немного смазанный хруст, а затем всё затихает. Или это я оглушён? Чимин ничего не понимает, только доверчиво позволяет перекинуть свою руку на чьи-то плечи и старается идти нога в ногу со своим внезапным спасителем. Из горла вырывается надсадный кашель, как последствие того, что кто-то из тех ребят буквально наступил ему на шею и слава богу, что излишне не надавил.

Перед глазами резко вспыхивает что-то белое и он инстинктивно зажмуривается, но после медленно поднимает веки, быстро оглядывая помещение. Медпункт? Медсестры нет. Впрочем, её почти никогда здесь нет, а если и присутствует, то ругается на чём свет стоит и почти ничем не помогает. От него наконец отстраняются и Мин растерянно садится на кушетку, машинально наблюдая за чужими движениями, боясь встретиться взглядом со своим невольным рыцарем и только вздрагивает, когда тот садится рядом и задаёт казалось бы, совершенно обычные вопросы, начиная обрабатывать его раны, но подступивший комок к горлу, будто говорит, что это не так.

О нём заботились. Ничего о нём не зная и не требуя что-то взамен. В мягком голосе сквозило сочувствие, исцеляющим бальзамом проливаясь на сердце и Чимин понимал, что уже не помнит, когда в последний раз испытывал это чувство спокойствия и уюта с кем-то рядом, и в конце концов осознаёт, что во всей этой ситуации кажется ему абсолютно невероятным. Он не отшатнулся, не дернулся, не отскочил. Впервые, чьи-то настолько близкие прикосновения не вызвали отторжения. Внутри что-то лопается, что-то что было столько времени натянуто, как струна и по щекам начинают течь слёзы. Когда он вообще в последний раз плакал?

Я... я... Чимин - в кои-то веки бормочет он и поднимает глаза на мальчика, оказывающего ему помощь и неверяще замирает, вглядываясь в лицо, которое так хорошо знал. В голове происходит настоящий сумбур и проносятся события последних месяцев, но ничего не складывается так, чтобы можно было понять, почему Он здесь. Они же попрощались и не должны были больше увидеться, так что тут происходит? Это странно. Может быть, я сплю? Но всё чересчур реально для сна. Он смотрит не сводя взгляда и в итоге, тянет ладонь к чужому лицу, касаясь подбородка кончиками пальцев.

Настоящий. Тёплый. Но ты же не можешь быть здесь? - Мин грустно-горько улыбается и убирает руку, тихо выдыхая. Неужели тебя тоже сюда перевели и ты просто мне не сказал? Но почему? Я так переживал, что мы больше не увидимся. Это жестоко... с твоей стороны. Или я всё-таки сплю? Или сошёл с ума, скучая по тебе? - мальчишка глухо смеётся и опускает голову, не зная, как ему реагировать дальше и как себя вести.

Я здесь уже три месяца и ты ни разу не пришёл ко мне. Только теперь, когда я нуждался в защите... как обычно - Чимин кашляет и нервно трёт горло, не решаясь снова посмотреть на того, кого как думал, уже потерял в своей жизни.